Встретил интересный материал о славном герое русской истории, про которого нынче практически никто не знает. Целиком перепечатываю у себя, исправив замеченные опечатки и расставив точки над Ё.
«Чем более врагов, тем славнее победа»Ещё одна история из серии «Россия, которую мы позабыли».
О герое русско-персидской войны 1804-1813 гг. Петре Степановиче Котляревском один из его биографов так и написал: «Он ничего не оставил, кроме мест, им завоёванных, кроме доброй о себе памяти». Увы, сегодня и памяти о русском генерале осталось немного – редко в каком учебнике упомянут его фамилию. Есть ещё подробный рассказ (спасибо «Спутнику и погрому») о походе полковника Карягина, в котором участвовал и майор Котляревский. Но этот героический эпизод его биографии был отнюдь не единственным…
Чтобы восполнить этот пробел, размещаю биографический очерк о генерале, опубликованный в журнале «Разведчик», № 84, 1892-ой год.
Генерал от инфантерии Пётр Степанович Котляревский, шеф 14-ого гренадёрского Грузинского полка.
Протекло почти сто лет с тех пор, как в Купянском уезде Харьковской губернии, в большом казённом селении Ольховатке проживал отец Стефан Котляревский. Его мирная пастырская деятельность прошла бы, конечно, не замеченной, не занеси к нему судьба двух путников, искавших приюта в одну из частых зимних вьюг 1792-ого года. Одним из них был тогдашний харьковский губернатор, другой – подполковник Лазарев, ехавший по делам службы с Дона, где он квартировал с 4-ым батальоном Кубанского егерского корпуса. За время своего продолжительного и невольного пребывания в Ольховатке гости успели освоиться с семьёй священника, причём особенное их внимание обратил на себя 10-летний Петруша (родился 12-ого июня 1782-ого года), питомец Харьковской коллегии, проводивший Святки в доме родителей. Одинокому Лазареву пришло на мысль взять юного риторика на своё попечение, приготовить из него будущего воина. Отец Стефан после некоторого сопротивления согласился, и вот через полтора года к нему явился сержант с приказанием доставить «фурьера» Котляревского в Моздок, куда была переведена штаб-квартира 4-ого батальона.
14-летний юноша, с ружьём па плече, уже участвовал в известном походе графа Зубова. Тут он имел случай не только освоиться с трудами походной жизни, но и изучить кавказскую природу, ознакомиться с особенностями горной войны и приёмами азиатцев.
Внезапная смерть Императрицы отдалила его производство, и Пётр Степанович, продолжая службу ещё 2 года в звании нижнего чина, надел офицерские эполеты лишь в 1799-ом году. С переименованием 4-ого батальона Кубанского корпуса в 17-ый Егерский (ныне 13-ый Лейб-Эриванский) полк, его шеф Лазарев назначил Котляревского своим адъютантом; вместе с тем полк был переведён в Грузию. Это, по-видимому, скромное назначение вводило Петра Степановича в круг политики и административной деятельности. Администратор того времени, кроме боевых качеств генерала, должен был обладать прозорливостью дипломата, особенно трудной в странах, где алчность, коварство и лесть служили главными пружинами политики; припомним ещё, какими ничтожными силами располагали тогда наши генералы: 2-3 батальона да полк казаков при нескольких пушках составляли уже грозный отряд, равносильный по своим операциям нынешнему корпусу...
Административная деятельность нисколько не исключала деятельности боевой, особенно по отношению к Котляревскому, который её жаждал; он даже отказался от чести быть адъютантом у князя Цицианова. В декабре 1800-ого года Пётр Степанович за дело на Алазани уже был произведён в штабс-капитаны и награждён орденом Иоанна Иерусалимского; при рекогносцировке Ганжи (2-ого декабря 1803-его года) он шёл впереди своей роты и пытался взобраться на передовые укрепления, причём был ранен в ногу. Его взяли под руки поручик Преображенского полка князь Воронцов, будущий наместник Кавказа, и егерь Иван Богатырёв, тут же убитый наповал.
Взятие Ганжи вызвало упорную борьбу с Персией, так как отрывало от неё ханства Ширванское, Карабагское и Шекинское; по личному выбору князя Цицианова в последнее был назначен, переименованный незадолго перед тем в чин майора, Пётр Степанович Котляревский. Своей умной политикой он способствовал тому, что Шекинское ханство было присоединено к России без кровопролития и, к обоюдной пользе, состоялось свидание главнокомандующего с владетелем Селим-ханом. Из последующих боевых подвигов припомним, как 4 роты 17-ого Егерского и 100 человек Тифлисского мушкетёрского полков при двух орудиях отбивались 4 дня на реке Аскарани от полчищ персиян, силою до 15 тысяч, предводимых Аббас-мирзой; как наш отрядец, покинувши в добычу неприятелю обоз, пробился и овладел крепостью Шах-булах, а отсюда, после семидневной осады и страшной голодовки, пробился ещё за 25 вёрст и овладел крепостью Мухраму. Пётр Степанович шёл всегда впереди, не обращая внимания на простреленную руку и ногу. При переходе к Мухраму встретилась канава, через которую невозможно было перевезти орудия. 4 солдата добровольно легло поперёк и двое из них поплатились за этот героизм жизнью; из всего отряда уцелело лишь 100 человек, примкнувших к князю Цицианову. Орден Святого Владимира 4-ой степени, а вскоре (1807-ой год) чины подполковника и полковника были наградою выдающейся, даже при сравнении с его сподвижниками, деятельности Котляревского.
В следующем 1809-ом году Пётр Степанович выступает па военное поприще самостоятельным начальником небольшого отряда (2 батальона), предназначенного для охранения Карабага. В ту пору наши заатлантические друзья снабдили персиян пушками, патронами, образовали регулярную пехоту и сами исправляли обязанности артиллеристов и инженеров. Дерзость персиян, особенно Аббас-мирзы, перешла всякие границы. Они не только прервали начавшиеся было мирные переговоры, но возмечтали о возвращении в своё подданство всех татарских ханов и подчинении Грузии. Требовался ряд мер решительных. Котляревский получает от Тормасова приказание занять Мигри, укрепление, расположенное у подошвы двух высоких скал, увенчанных батареями. Без пушек он проходит наискось Карабагские хребты, по путям непроходимым, и рядом последовательных, строго рассчитанных действий берёт одну батарею за другой.
Солдаты останавливаются перед отвесной скалой: это батарея Сабет, в которой засел Абул-фет-хан с 200-ами отборных сарбазов. Когда Котляревский приказал отвести воду, персияне побросались с утёсов. Аббас-мирза, взбешённый этим успехом, послал до 10-ти тысяч войска с наказом или отнять Мигри, или погибнуть под его стенами; но Пётр Степанович, не ограничиваясь пассивной обороной, успел провести высланный к нему транспорт, помешал неприятелю отвести воду, наконец, когда последний, наскучив осадой, потянулся к Араксу, нагнал и разбил его арьергард, причём остальные, успевшие переправиться, разбежались в паническом страхе. Между тем, главнокомандующий, опасаясь за судьбу далеко заброшенного отряда, требовал очищения Мигри; Котляревский же настаивал на удержании его как важного стратегического пункта, и мнение Петра Степановича было уважено. Тут он обнаружил несомненные дарования полководца, умеющего соединять с победой свойственную ему предусмотрительность и правильную оценку театра военных действий.
Назначение Петра Степановича шефом Грузинского гренадёрского, ныне 14-ого гренадёрского его имени полка, последовало почти накануне рассказанного нами события (14-ое июня 1810-ого года), а собственно за взятие Мигри и поражение персиян он получил Георгия 4-ого класса и золотую шпагу.
Среди глубокой зимы (4-7-ого декабря 1811-ого года) Котляревский прошёл из Гори в Ахалцыхский пашалык, перевалами с одного хребта на другой, и настолько скрытно и осторожно, что гарнизон тогда только бросился к ружью, когда гренадёры очутились в крепостном рву. В 3 часа пополуночи они приставили лестницы, а в полпятого утра крепость и цитадель были уже очищены от турок. О силе крепости можно судить по тому, что в ней взято 16 орудий. Пётр Степанович праздновал победу оригинальным образом, испросив помилование одному храброму унтер-офицеру, позволившему себе в минуту запальчивости нагрубить своему ротному командиру.
На 29-ом году от рождения сын бедного безвестного священника надел генеральские эполеты; его батальоны стяжали Георгиевские знамена; имя Петра Степановича произносилось с уважением или страхом; солдаты его боготворили.
Наступил Двенадцатый год. Оставаясь верным стражем вверенных ему провинций, Котляревский должен был выдержать ещё борьбу, так сказать, внутреннюю,– становясь в оппозицию с главнокомандующим: добрый генерал Ртищев больше надеялся на мирные переговоры, чем на оружие. Пётр Степанович был совершенно противоположного мнения, отчего между ними возникали серьёзные разногласия, к счастью, не имевшие печальных последствий для края. Кроткий старик умел достойным образом оценить дарования своего подчинённого и, не принимая на себя инициативы, мирился с результатами его агрессивной, отвечающей требованиям времени и обстоятельств политики.
В то время когда Наполеон переходил нашу западную границу, персияне готовились всеми силами напасть на Грузию. До чего доходила их дерзость, можно судить по тому, что от русского генерала Ахвердова, высланного для переговоров, они требовали, чтобы он представился Аббас-мирзе в персидском халате и красных чулках; последний не только не выехал на границу для предложенного свиданья, а настаивал, чтобы русский главнокомандующий явился к нему за Аракс, в глубь Персии...
Восстание в горах, бунт в Кахетии и волнение в самом Тифлисе заставили Ртищева поспешить с отъездом в столицу Грузии; Котляревский получил от него прямое приказание не предпринимать наступательных действий. Тут произошёл один случай, рисующий характер Петра Степановича, этого прообраза известного Ермолова. Карабагский владетель Мехти-кули-хан, ввиду приближения персиян, начал выказывать пренебрежение к русским и не выехал, как то следовало по обычаю, проводить Ртищева; Котляревский не вытерпел подобной обиды. Верхом, с нагайкой в руке, он явился на ханский двор (в Шуше) и, остановившись перед владетелем Карабага, курившим с восточной важностью кальян, гневно закричал: «Асажагам!» («Я тебя повешу!»). Нукеры и джигиты, окружавшие своего повелителя, ждали лишь движения его бровей, чтобы броситься на дерзкого, но хан смиренно спросил, чем он заслужил гнев русского генерала? Котляревский, угрожая нагайкой, вычитал ему все его провинности и спокойно уехал. Тогда Мехти поторопился навьючить мулов, с которыми пустился вдогонку за главнокомандующим.
Тем временем Аббас-мирза сделал уже распоряжение о вторжении в Грузию, последствием чего могло быть восстание всех татарских и горских народов. Котляревский понял всю опасность русского дела за Кавказом и решился на предприятие поистине Суворовское, а именно вторжение в Персию. «Сколь ни отважным кажется моё предприятие, – писал он главнокомандующему, – но польза, честь и слава от меня того требуют, и я надеюсь на помощь Бога, всегда помогающего российскому оружию, и на храбрость вверенного мне отряда...».
18-ого октября 1812-ого года отряд, состоящий из полутора тысяч пехоты, 500-от донцов, при 6-ти орудиях, выстроился на месте стоянки у реки Аг-Углан, без шинелей, с четырёхдневным запасом сухарей.
— «Братцы», – сказал генерал, «Нам дóлжно идти за Аракс и разбить персиян. Их на одного десять, а чем более врагов, тем славнее победа. Идём, братцы, и разобьём!»
Пётр Степанович никогда не говорил длинных, а тем более витиеватых речей. Сделавши 70 вёрст, отряд на заре переправился через Аракс и среди бела дня атаковал 30 тысяч персиян, из коих почти половину составляли сарбазы. Наша пехота – грузинцы, егеря, севастопольцы — надвигалась тремя грозными каре, между которыми рысила конница. Нападение было так неожиданно, удар настолько стремителен, что персияне покинули лагерь со всеми его сокровищами, снарядами, патронами и укрылись под Асландузом, при впадении реки Дараурт в Аракс. Котляревский расположился было в палатке Аббас-мирзы, где тот ещё недавно попивал с англичанином кофе, как к нему является бывший в плену русский унтер-офицер и вызывается провести наш отряд той стороной, где у неприятеля нет пушек.
— «На пушки, братец, на пушки!» вскричал Пётр Степанович, вскочив со стула. В ночь на 20-ое число отряд тихо снялся с лагеря, перед рассветом переправился через реку Дараурт и, разделившись на части, окружил персиян, беспечно сидевших у костров. Среди ночной тьмы раздался вопль ужаса и отчаяния; зловещий блеск штыков и мохнатые шапки суровых гренадёров произвели страшную панику среди врагов. В эту карающую ночь самые храбрые столбенели от ужаса: сам Котляревский тщетно взывал: «Полно, гренадёры, полно!» и бросался на выручку взывавших к нему о помощи. По пятам персиян солдаты ворвались в укрепление и «принц, подобный Александру Македонскому» едва ускакал, покинув около 9-ти тысяч раненых и убитых, 6 знамён и 11 пушек английского литья. Донесение Котляревского было так же лаконично, как некогда донесения Суворова. «Бог, ура и штыки даровали победу войскам всемилостивейшего Государя». Император Александр сразу оценил результаты Асландузской победы и, ещё не дождавшись подробного донесения главнокомандующего, пожаловал её виновнику чин генерал-лейтенанта и орден Святого Георгия 3-его класса.
Хотя этот потрясающий удар предупредил вторжение в Грузию и восстание закавказских народов, но персияне всё ещё оставались в Талышинском ханстве, которое они успели занять во время мирных переговоров; оплотом их владений служила Ленкорань. Только взятием этой крепости Котляревский мог считать законченной свою миссию за Кавказом. Сознавая важность, а вместе с тем и трудность предстоящей экспедиции, Пётр Степанович готовился к ней основательно.
За неделю до рождественских праздников отряд почти такой же силы, покинув свою обычную стоянку, прошёл 80 вёрст безводною Мунганской степью, без дорог, среди снежных заносов и болот. На другой день праздника он стоял уже перед внушительною крепостью. О правильных осадных работах нельзя было и думать; бомбардирование на первых же порах обнаружило несостоятельность. Котляревский прибегнул к увещаниям. В одном из них, предназначенном для всех защитников, он, между прочим, писал: «Вы подумайте, что всякий русский солдат не имеет ни жены, ни детей, ни родственников, ни богатств. Он с одной чистой душой вступил в службу законного государя, с тем, чтобы положить жизнь свою для приобретения победы. Напротив, каждый из вас имеет жён, детей, родственников и жертвует ими и жизнью. Такое неравенство в силе и побуждениях должно быть вам очевидно»...
Ни письмо к Садык-хану, ни увещание к войскам не возымели никакого действия; по выражению Котляревского «оставалось только или победить, или умереть, ибо отступить значило посрамить честь оружия российского, погубить отряд во время отступления»...
30-ого декабря был отдан приказ о предстоящем штурме; два его слова стали девизом целых поколений: «Отступления не будет».
В предрассветной тьме русские колонны пошли на штурм. Войска спустились в ров, приставили лестницы, но тут, встреченные противником в подавляющем числе, остановились. Начальник 1-ой колонны, составленной из шести рот Грузинского полка, подполковник Ушаков свалился мёртвый. Тогда Котляревский, видя гибель отряда, сам спустился в ров и над трупом Ушакова старался одушевить солдат. Над ним и вокруг него творился целый ад, люди валились толпами. Тут он почувствовал, что ранен в колено. Не обращая внимания на боль, он призывает солдат, указывая на лестницу: «Сюда, сюда!»... Снова две пули поражают героя; одна из них прямо в лицо, раздробляет ему челюсть. Без чувств он падает на груду тел и в сладком забвении слышит сверху знакомый победный крик. Храбрый майор Абхазов с одной ротой гренадёров овладел персидской батареей и, повернув её пушки, отразил первый натиск; затем подошли другие, участь крепости была решена.
Печально возвращался победоносный отряд в Карабаг; радостное чувство победы омрачалось видом носилок, на которых лежал в страдальческом виде один из лучших вождей Кавказа, в расцвете лет и дарований; каждому было ясно, что он не сядет больше на коня, не поведёт любимый полк к победам...
Главнокомандующий навестил больного в Тифлисе, в полной форме, при Александровской ленте, которую он получил за Асландузскую победу. По его же представлению Пётр Степанович был награждён орденом Святого Георгия 2-ого класса; но это была не последняя его награда, несмотря на то, что Котляревский, удручённый ранами, покинул навсегда дорогой ему Кавказ и поселился в Бахмутском уезде Екатеринославской губернии. Император Николай Павлович, при восшествии на престол, произвёл его в генералы от инфантерии и в самых лестных выражениях Высочайшего рескрипта приглашал Петра Степановича командовать войсками в войне с Персией; но ни эта высокая монаршая милость, ни любовь к родному Кавказу не могли воскресить надломленные силы заживо погребённого страдальца. Он прожил 39 лет в тяжких страданиях, и только твёрдая Вера христианина могла примирить с жизнью этот медленно угасавший светильник правды, кротости и милосердия, пока он не потух окончательно. 21-ого октября 1851-ого года, Пётр Степанович Котляревский скончался близ Феодосии, на мызе «Добрый Приют».
С именем П.С. Котляревского связаны самые блестящие подвиги 14-ого гренадёрского Грузинского полка — Ахалкалаки, Асландуз, Ленкорань — почему и состоялось Высочайшее повеление 25-ого марта, в силу которого полк сохраняет навсегда дорогое ему имя. Ядро этого полка сформировано в 1784-ом году из мушкетёрских полков Астраханского и Томского под названием Кавказского пехотного полка. В 1795-ом году полк назван гренадёрским, а в 1811-ом году переименован в Грузинский.
Один из портретов Котляревского, поясной и писанный масляными красками, хранится под сенью старых Георгиевских знамён Грузинского полка; другой, более позднего времени, написан профессором Айвазовским и помещается в часовне, в «Добром Приюте». Кажется, тот и другой мало напоминают молодцеватую красивую фигуру Петра Степановича с чёрными волосами, кроткими серыми глазами и чрезвычайно скромным, благородным выражением лица. Однако, впоследствии, страдания от ран сильно изменили его наружность. Он страшно похудел, лицо его свело в правую сторону, рот скривило; правый глаз потерян под Ленкоранью.
Константин Абаза, журнал «Разведчик», № 84, 1892-ой год